Ужин и впрямь получился царским, но прошёл несколько скованно и с приключениями. Скованность исходила от Лены: она заново застеснялась Ивана Лобова. Иван конечно же тотчас подметил это, а поэтому был молчаливее, а по отношению к Лене и церемоннее обычного. Алексей, прекрасно понимая суть происходящего, терпел все это и с присущим ему флегматичным юмором незаметно смягчал время от времени возникавшую неловкость. Клим же до поры ничего не замечал, не замечал даже того, что Иван и Лена обращаются друг к другу на вы. А когда, наконец, заметил и, с удивлением понаблюдав за ними, понял, что не ошибается, то возгласил:

— Послушайте, вы же не высокие договаривающиеся стороны на симпозиуме по внеземным контактам!

— Им так нравится, — поспешно вмешался Кронин.

Клим мельком взглянул на инженера, а потом уже более внимательно посмотрел сначала на Лену, потом на Ивана.

— Вам действительно так нравится?

Кронин сделал неловкое движение, выронил бокал, и белое шампанское, которое позже причислили к лику росников, с шипением залило брюки штурмана. Поднимая бокал и рассыпая сожаления по поводу своей неловкости, Алексей взглядом показал Климу, что им нужно поговорить с глазу на глаз. Подыгрывая ему, Клим сказал:

— Так и быть, чтобы не портить царский ужин, прощаю тебя. Пойдём, посветишь мне, пока я буду менять костюм. В моей палатке освещение барахлит.

Когда они остались наедине, Клим положил руку на плечо инженера.

— Ну?

— Разве ты не видишь, что они влюблены?

— Они?!

— Они, — флегматично подтвердил Алексей.

— Сразу видно, что ты ни черта не понимаешь в любви! Да разве так ведут себя влюблённые?

— Люди бывают очень разные, Клим, — терпеливо втолковывал Кронин. — И любовь бывает разная.

— Но я знаю Ивана! И ты его знаешь. Он бы просто сказал этой девочке: я вас люблю. И все! Разве не так?

Алексей вздохнул:

— Ты ведь, кажется, пришёл сюда, чтобы сменить штаны. Так и меняй их между делом!

Клим включил в палатке свет, Алексей торопливо прошипел:

— А свет у тебя — барахлит!

Клим тут же выключил свет и громко констатировал:

— Вот опять! Что я говорил? Зажигается — и тут же гаснет!

— Я завтра посмотрю, — так же громко пообещал Алексей.

— Ты уж посмотри, непорядок! Фонарик у тебя есть? Посвети!

Пока штурман переодевался, их приглушённый до шёпота диалог возобновился.

— Ты серьёзно?

— Этим не шутят, — вздохнул Кронин.

— Не похоже!

— Ты взгляни на ситуацию с другой стороны. — Алексей был само терпение. — Подумай, почему вдруг, не посоветовавшись с нами, Иван привёз Лену на бивак?

— Ну? Будь он влюблён, как тебе чудится, он бы десять раз посоветовался с нами! А так… Взял и привёз! Пожалел девочку и принял такое решение. Знаешь ведь Ивана!

Алексей вздохнул:

— Я-то знаю.

— Хочешь сказать, что я не знаю?

— Знаешь. Но ты по натуре петух, тебе трудно понять его.

Клим даже одеваться перестал.

— Петух? — раздельно переспросил он.

— Извини, это всего лишь образное сравнение.

— Если я петух, кто же тогда ты?

— Я олень, Клим, — грустно сказал Кронин. — Одинокий олень с большими ветвистыми рогами!

Клим положил ему руку на плечо и покорно сказал:

— Ладно, я петух. Что дальше?

— Дальше все очень просто. Ты петух, я олень, а Иван и Лена — это лебеди, понимаешь? Воплощение верности в мире быстротекущих любовных страстей.

— Все это сказки! Образец верности — вовсе не белоснежные красавцы, а гуси, обыкновенные серые гуси. Неужели ты не слышал об этом?

— Глубоких истин нам дороже нас возвышающий обман, — философски заметил Алексей.

— Ох, не всегда!

— Не всегда, — легко согласился инженер. — Я убедился в этом на собственном опыте. Вернёмся к нашим баранам, виноват, к гусям. Итак, Иван и Лена, если следовать глубоким истинам, — это гуси. Иван — гусак, а Лена, соответственно, гусыня.

Клим подавился смехом, инженер толкнул его в бок кулаком, дабы он вёл себя потише.

— Ты меня не убедил, — сказал Клим, задёргивая вход в палатку. — Но задуматься заставил! — Он приобнял товарища за плечи. — Но если ты прав, надо помочь им сдвинуться с мёртвой точки!

— Не надо, — после паузы ответил Алексей, уже на пути к костру. — Настоящая любовь должна созреть. Что толку срывать красивый, но ещё незрелый плод? Я обжёгся как раз на этом и до сих пор морщусь от кислого.

— Как же узнать, что любовь созрела?

— Никак. Она сама упадёт к ногам жаждущих её, источая благоуханье и истекая хмельным соком. — Кронин, конечно, паясничал в своей обманчивой, флегматичной манере, но глаза его смотрели серьёзно.

Из того, что Клим задумался над взаимоотношениями Ивана Лобова и Лены Зим, ничего особенно хорошего, как на то надеялся Кронин, не получилось. Если прежде штурман был естественен в своём шутливо-приподнятом настроении, то теперь и он начал следить за тем, как бы не сказать невзначай чего лишнего, и веселье у костра окончательно потускнело. Царский ужин в праздник так и не превратился. Может быть, поэтому и спать легли пораньше, уговорившись поутру отправиться за грибами.

Выкупавшись в заводи при зеленоватом свете зари ещё до восхода солнца, — вода поверху была тёплой, но стоило нырнуть поглубже, как она ощутимо холодела, — наскоро закусив и выпив по кружке чая, отправились в лукоречье. Грибы в лукоречье водились, хотя не так обильно, как в более северных лесах. Главное внимание кулинар бивака Алексей Кронин приказал уделить поиску рыжиков, которые понадобились ему для какого-то фирменного блюда, что ещё больше осложняло грибную охоту. Шли широкой цепью: слева по течению реки Лена, рядом, стараясь не упускать её из виду, Иван, а справа от него Алексей и Клим, осуществлявшие, по выражению штурмана, свободный поиск.

В лесу было не так сухо, как в заречной степи, но и настоящей росы не было: лишь чуть повлажнели за ночь трава и уже начавшие осыпаться листья. По вершинам деревьев уже вовсю гуляло золотое утреннее солнце, там суетились и шумели птицы, а у земли лес ещё дремал: тут царили голубой свет, тишина и покой. Лишь на поляны прорывалось солнце: косыми лучами и целыми потоками, в которых вспыхивали, будто на мгновение загорались, пролетающие птицы.

Синяя в этот ранний час речка то появлялась в поле зрения Лены вместе с ленивыми, синекрылыми стрекозами над водой, то пряталась за неровным, изрезанным нахоженными тропами массивом кустарника, из которого, точно свечи, там и сям поднимались молодые деревья, а местами и раскидистые лесные патриархи — все больше ивы и тополя, но иногда и дубы. Рыжики Лене не попадались, они жались к соснам, которые росли в глубине леса, но под дубками она нашла несколько белых грибов, по сравнению с настоящими боровиками их портили бледные, точно выцветшие шляпки. Подгоняемая грибным азартом, Лена свернула на поляну, где, окунувшись вершиной в солнечный луч, сиротливо пригрелась берёза. Услышав слева шевеление, Лена обернулась и замерла. На неё строго смотрели круглые зеленые, почти человеческие, но все-таки звериные, а поэтому своею человечностью особенно страшные глаза! Качнулось пёстрое лицо с крючком-носом, шевельнулись кисточки ушей… Почти бесшумно, с бархатным вздохом вскинулись гигантские крылья.

— Иван! — С захолонувшим сердцем, прикрыв локтем лицо и царапая о ветки руки, Лена пробилась сквозь чащу кустарника и повисла на шее Лобова. — Там!

— Успокойся, — негромко сказал Иван, приглаживая её спутанные волосы; он успел заметить пёструю тень и догадался в чем дело. — Это филин, только и всего.

Лена, не отрывая лица от груди Ивана, затрясла головой:

— Нет! Он очень большой. И страшный!

— Это филин, — повторил Лобов. — Большущий филин, с пигмея ростом! Мы зовём его лешим. Не бойся!

— Филин?

Лена приподняла голову и недоверчиво взглянула на Ивана. Он первый раз видел так близко её ещё испуганные, но уже робко улыбающиеся глаза.

На опушку леса выскочил Кронин, бежавший на отчаянный крик девушки. Разом остановившись, Алексей помедлил и тихонько пошёл обратно. Он жестом успокоил показавшегося из-за деревьев Клима. Штурман с любопытством разглядывал грустное, чему-то улыбающееся лицо Алексея, шедшего ему навстречу. Отвечая на немой вопрос товарища, Кронин вполголоса сказал: